СКАЗОЧНИК

В Старом Крыму провел последние дни своей жизни и умер писатель Грин — Александр Степанович Гриневский.

Грин — человек с тяжелой, мучительной жизнью — создал в своих рассказах невероятный мир, полный заманчивых событий, прекрасных человеческих чувств и приморских праздников. Грин был суровый сказочник и поэт морских лагун и портов. Его рассказы вызывают легкое головокружение, как запах раздавленных цветов и свежие, печальные ветры.

Грин провел почти всю жизнь в ночлежных домах, в грошовом и непосильном труде, в нищете и недоедании. Он был матросом, грузчиком, нищим, банщиком, золотоискателем, но прежде всего — неудачником.

Взгляд его остался наивен и чист, как у мечтательного мальчика. Он не замечал окружающего и жил на облачных, веселых берегах.

Только в последние годы перед смертью в словах и рассказах Грина появились первые намеки на приближение его к нашей действительности.

Романтика Грина была проста, весела, блестяща. Она возбуждала в людях желание разнообразной жизни, полной риска и «чувства высокого», жизни, свойственной исследователям, мореплавателям и путешественникам. Она вызывала упрямую потребность увидеть и узнать весь земной шар, а это желание было благородным и прекрасным. Этим Грин оправдал все, что написал.

Язык его был блестящ. Беру отрывки наугад, открывая страницу за страницей:

«Где-то высоко над головой, переходя с фальцета на альт, запела одинокая пуля, стихла, описала дугу и безвредно легла на песок рядом с потревоженным муравьем, тащившим какую-то очень нужную для него палочку».

«Он слушал игру горниста. Это была странная поэзия солдатского дня, элегия оставленных деревень, меланхолия хорошо вычищенных штыков».

«Зима умерла. Весна столкнула ее голой розовой и дерзкой ногой в сырые овраги, где, лежа ничком, в виде мертвенно-белых, обтаявших пластов снега, старуха дышала еще в последней агонии холодным паром, но слабо и безнадежно».

Грин хорошо выдумывал старинные матросские застольные песни:

Не шуми, океан, не пугай,
Нас земля напугала давно.
В южный край —
В светлый рай
Приплывем все равно!

Он выдумывал и другие песенки — шутливые:

Позвольте вам сказать, сказать,
Позвольте рассказать,
Как в бурю паруса вязать,
Как паруса вязать!
Позвольте вас на салинг взять,
Ах, вас на салинг взять,
И в руки мокрый шкот вам дать,
Вам шкотик мокрый дать!

В Старом Крыму мы были в доме Грина. Он белел в густом саду, заросшем травой с пушистыми венчиками. В траве, еще свежей, несмотря на позднюю осень, валялись листья ореха. Слабо жужжали последние осы.

Маленький дом был прибран и безмолвен. За окном легкой тучей лежали далекие горы.

Простая и суровая обстановка была скрашена только одной гравюрой, висевшей на белой стене, — портретом Эдгapa По.

Мы не разговаривали, несмотря на множество мыслей, и с величайшим волнением осматривали суровый приют человека, обладавшего даром могучего и чистого воображения.

Старый Крым точно сразу изменился после того, как мы увидели жилище Грина и узнали простую повесть его смерти.

Этот писатель — бесконечно одинокий и не услышанный в раскатах революционных лет — сильно тосковал перед смертью о людях. Он просил привести к нему хотя бы одного человека, читавшего его книги, чтобы увидеть его, поблагодарить и узнать наконец запоздалую радость общения людьми, ради которых он работал.

Но было поздно. Никто не успел приехать в сонный, далекий от железных дорог провинциальный город.

Грин попросил, чтобы его кровать поставили перед окном, и все время смотрел в горы. Может быть, их цвет, их синева на горизонте напоминали ему любимое и покинутое море.

Только две женщины, два человека пленительной простоты были с Грином в дни его смерти — жена и ее старуха мать.

Перед уходом из Старого Крыма мы прошли на могилу Грина. Камень, степные цветы и куст терновника с колючими иглами — это было все.

Едва заметная тропинка вела к могиле.

Я подумал, что через много лет, когда имя Грина будет произноситься с любовью, люди вспомнят об этой могиле, но им придется раздвигать миллионы густых веток и мять миллионы высоких цветов, чтобы найти ее серый и спокойный камень.

— Я уверен, — сказал Гарт, когда мы выходили за город на старую почтовую дорогу, — что наше время — самое благодарное из всех эпох в жизни человечества. Если раньше могли быть забытыми мыслители, писатели и поэты, то теперь этого не может быть и не будет. Мы выжимаем ценности прошлого, как виноградный сок, и он превращается в крепкое вино. Этого сока в книгах Грина очень много.

Я согласился с ним.

Мы вышли в горы. Солнце катилось к закату. Его чистый диск коснулся облетевших лесов. Ночь уже шла по ущельям. В сухих листьях шуршали, укладываясь спать, птицы и горные мыши.

Первая звезда задрожала и остановилась в небе, как золотая пчела, растерявшаяся от зрелища осенней земли, плывущей под ней глубоко и тихо.

Я оглянулся и увидел в просвете ущелья тот холм, где была могила Грина. Звезда блистала прямо над ним.

К. Г. ПАУСТОВСКИЙ.

________________________________________
Источник: К. Г. Паустовский. Собрание сочинений в 8 томах.
М.: Издательство «Художественная литература», 1967. Том 2.
________________________________________

«СЛУЖИТЬ МНЕ
ПРИШЛОСЬ В ПЕНЗЕ...»

О том, что в Пензе, на Западной Поляне, в одной из квартир есть автограф А. С. Грина, мне сообщил учитель Е. В. Колеганов, последние десять лет, до ухода на пен­сию, работавший научным сотрудником в областном ар­хиве. Евгений Васильевич — уроженец саратовского го­рода Петровска, но вся его жизнь связана с городом на Суре: здесь окончил среднюю школу № 1 и педагогиче­ский институт имени В. Г. Белинского, преподавал в 1-й вечерней школе. Он — автор ряда краеведческих публика­ций в областной печати и альманахе «Земля родная», материалов, повествующих о пензенских страницах био­графий М. Горького и А. С. Грина. 

Е. В. Колеганов и познакомил меня со старожилом нашего города Е. И. Студенцовой, которая любезно по­казала первый номер журнала «Современный мир» за 1915 год с рассказом «Искатель приключений» и выцвет­шей вязью дарственной надписи в правом углу обложки: 

«Екатерине Ивановне Студенцовой вечно благодарный Грин».

Она говорила о своих встречах с писателем в предреволюционном Петрограде, называла имена А. И. Куприна, сейчас забытых поэтов Л. И. Андрусона и Я. В. Гордина, с которыми будущий автор «Алых парусов» любил «бродить по Питеру». По воспоминаниям Е. И. Студенцовой,

«Грин был довольно высокого роста, худой, но гибкий и ловкий... Очень ценил чуткость, ласку и чувствовал себя хорошо только с друзьями».

С писателем Екатерину Ивановну познакомил стар­ший брат Николай, тоже живший в Петрограде и имев­ший (ее слова) «много точек соприкосновения» с А. С. Грином. Студенцовы посещали Александра Степановича «в номерах на Литейном», видели его на вечере-концер­те, который устроило в пользу бедных студентов и ране­ных воинов пензенское студенческое землячество. Его афиши и программу Е. И. Студенцова через десятилетия передала в Театральный музей имени А. А. Бахрушина.

Фамилия братьев встретилась в неоконченном рас­сказе А. С. Грина «Тюремная старина», впервые опубли­кованном в № 7 журнала «30 дней» за 1933 год. 

«Меня отдали в солдаты, — сообщал его автор.— Затем канцеля­рия воинского начальника всосала меня своими безуко­ризненными жабрами, и я поехал среди других, таких же отсрочников, в город Пензу... Я прослужил в солдатах около года... К тому времени я познакомился с вольно­определяющимся Студенцовым, соц.-революц...».

А вот выдержки из полицейских бумаг, найденных в одном из архивов ленинградским литературоведом В. И. Сандлером, составителем нескольких книг А. С. Гри­на, сборника воспоминаний о нем.

«Прапорщик запаса армии Александр Иванов Студенцов, — говорится в офи­циальном документе,— обвиняемый в преступлении, пре­дусмотренном 252 ст. Улож. о наказ., как видно из его послужного списка, проходил военную службу, в качестве вольноопределяющегося, в 213 Оровайском резерв­ном батальоне, ныне того же названия резервном пол­ку...».

Это пехотное подразделение размещалось в Скобелевских казармах (в районе Автоматного переулка, недале­ко от вокзала станции Пенза-I). Здесь с весны 1902 года и проходил службу сын вятского конторщика Александр Гриневский, будущий автор «Алых парусов» и «Бегущей по волнам», послужной список которого также сохранил­ся в архивных фондах.

«1902. Март, 18-го, — сообщали лаконичные строки,— зачислен в батальон рядовым. Июль, 8-го: исключен из списков батальона бежавшим. Июль, 17-го: зачислен в списки батальона из бегов. Июль, 28-го: предан суду. Ноябрь, 28-го: исключён из списка батальона бежавшим».

В графе «Подвергался ли наказа­ниям и взысканиям» — запись:

«По приговору батальон­ного суда, учрежденного при 213 Оровайском батальоне, состоявшемся 7 августа 1902 года. За самовольную от­лучку, покинутие мундирной одежды в месте, не предназ­наченном ее хранению. За промотание мундирной одеж­ды, вместе и амуничных вещей, выдержан под арестом на хлебе и воде три недели без перевода в разряд штраф­ников».

Побегу из батальона способствовали царившие там жестокие нравы, муштра, издевательства офицеров и ун­теров.

«Моя служба, — писал А. С. Грин в том же расска­зе «Тюремная старина»,— прошла под знаком беспрерыв­ного и неистового бунта против насилия».

Здесь же строки об А. И. Студенцове:

«...он не раз во­дил меня на конспиративную квартиру, где семинаристы и студенты давали мне читать «Солдатскую памятку» Л. Толстого и еще кое-что. Все, что я знал о жизни, повернулось разоблаченно-таинственной стороной; энтузи­азм мой был беспределен, и, по первому предложению Студенцова, я взял тысячу прокламаций, разбросав их во дворе казармы... Не стерпев «дисциплины», я бежал со службы при помощи того же Студенцова...» (1).

Написанное А. С. Грином в «Тюремной старине» под­твердила его жена Нина Николаевна, последние годы жившая в Старом Крыму, там создавшая музей писате­ля.

«...Летом в домике Александра Степановича,— писа­ла она автору 6 ноября 1963 года, — бывает очень много людей; я — сама его обслуживаю, разговариваю с при­ходящими; к концу каждого дня устаю безмерно; утром начинаю снова... Домик А. С. (инициалы писателя — О. С.) — моя частная квартира, а не официальный му­зей. И через эту частную квартиру нынче, напр., прошло 6000 человек...».

Е. И. Студенцовой Нина Николаевна прислала две фотографии мужа (на одной писатель запечатлен с род­ными, на другой — незадолго до смерти), писала в Пензу 19 августа 1959 года:

«Об Александре Ивановиче Студенцове я знаю от А. С. Знаю, что он дал А. С. три рубля, ватную куртку и розовую ситцевую рубаху, теплую шап­ку, чтобы он мог бежать из полка...».

Другое письмо, да­тированное 14 января 1962 года:

«А. С. рассказывал мне, что он разбросал 1000 прокламаций. Тогда, когда он их разбрасывал, еще назывался Гриневский, а затем по под­ложному паспорту Александр Степанович Григорьев — до ноября 1903 года, когда его арестовали».

В письме Н. Н. Грин и рассказе самого писателя идет речь о большом количестве прокламаций, что вызывает некоторое сомнение, потому что сведения о таком, из ряда вон выходящем событии неизбежно дошли бы до жандар­мерии, которая неусыпно следила за распространением нелегальных изданий. Даже одна «брошюра преступного содержания», обнаруженная «против лагеря Оровайского баталиона», вызвала 15 июля 1902 года письмо проку­рора окружного суда, поручившего своему товарищу «иметь наблюдение» за производившимся по этому делу дознанием (2).

Поиски материалов об А. С. Грине привели Е. В. Колеганова в дом № 59 по улице Гоголя, где жил пенсионер А. А. Морозов. В 1902 году Алексею Архиповичу было 15 лет, и память сохранила один из ноябрьских дней, ког­да старший брат Григорий, служивший телеграфистом на железной дороге, сказал ему, что ночью из Скобелевских казарм должен бежать один солдат, зайти к ним и уже отсюда отправиться на станцию.

О помощи беглому, по воспоминаниям А. А. Морозо­ва, мог попросить Григория прапорщик Студенцов, а ско­рее всего В. Н. Бурденко, служивший фельдшером в том же Оровайском батальоне. Брат знаменитого нейрохирур­га, Владимир Нилович работал в земской больнице Ниж­него Ломова, жил в Пензе, а последние годы работал в Чаадаевском туберкулезном санатории.

Квартира, где в 1902 году жили Морозовы, находи­лась в доме № 41, еще несколько лет назад стоявшем на улице Плеханова (бывшей Большой Кочетовке). Имен­но сюда и пришел высокий худой солдат, молча передал Григорию письмо, получив взамен заранее припасенное осеннее пальто и билет до Саратова. Из этого небольшого дома беглец пошел по темным пустынным улицам к стан­ции Пенза-3: оттуда отходили поезда на Саратов.

А. А. Морозов до конца своих дней жил в Пензе: скон­чался в марте 1978 года, в канун своего 92-летия. Алек­сей Архипович, родившийся в селе Ростовка, сейчас Ка­менского района, был исключен из училища за участие в революционных событиях, содержался в Самарской тюрьме. После революции он окончил Харьковский гео­дезического и земельного устройства институт, работал в Пензенском губземуправлении, преподавал в технику­мах: землеустроительном и четверть века — в совхозно-огородном (сейчас совхоз-техникум имени В. И. Ленина), читал курс геодезии в только что организованном сель­скохозяйственном институте (3).

Покинув Пензу, дом на Большой Кочетовке, А. С. Грин перешел на положение «нелегального», скрываясь от по­лиции, по его словам, «скитался по разным городам Рос­сии». В его «Автобиографической повести» (в главе «Се­вастополь») назван и Саратов, где он взял «кипу рево­люционной литературы», а уезжая оттуда, «захватил слу­чайно оказавшегося в городе эсера, семинариста Пята­кова из Пензы» (по данным охранки — Пятнова. — О. С.), который

«вместе с другими комитетчиками организовывал мой побег из Оровайского батальона (я был рядовым)...».

«На обратном пути, — продолжал писатель, — в треть­ем классе Харьковского вокзала за стол против меня сел молодой офицер в форме Гензарского батальона из Пен­зы. Он приглядывался ко мне. Я думал, что меня арес­туют. Но офицер сказал:

— Не бойтесь. Я вас знаю: вы — Гриневский? Вы бе­жали в прошлом году, предварительно разбросав про­кламации? (Точно: я разбросал их.)

Что-то мне подсказало признаться.

— Ничего. Я вам сочувствую! — сказал офицер, про­тянул мне руку и ушел».

Пребывание в городе, где А. С. Грин «прослужил сол­датом около года», впервые встретился с людьми, пред­ложившими ему вступить на путь борьбы с существующими порядками, нашло отражение и в других произве­дениях писателя. В самом первом его рассказе «Заслуга рядового Пантелеева», изданном в 1906 году и сразу же уничтоженном полицией, показан

«вымуштрованный и щеголеватый батальон ***—ского полка», «серая сол­датская масса, бесформенная и густая... Люди, усталые и измученные строевыми учениями, стрельбами, чисткой винтовок и караульной службой...».

О солдатчине, помнившейся по Оровайскому батальо­ну, видимо, идет речь в «Истории одного убийства», впер­вые опубликованной в 1910 году.

«Его назначили в Пен­зу,— писал А. С. Грин в другом рассказе «Тихие буд­ни», появившемся спустя три года, и говорил о молодом человеке Степане Соткине, из мещан», который отбывал там службу: «За Сурой раскинулись белые, среди зеле­ных аллеек, палатки О—ского батальона» (4).

«Известно, — писал 8 июля 1967 года в «Пензенской правде» исследователь творчества писателя В. И. Сандлер,— что в период с 1908 по 1912 год Грин написал и опубликовал новеллу «Арестная палатка», где рассказал о своем первом побеге из Оровайского батальона и трех­недельном аресте. Готовя уже в двадцатые годы собра­ние сочинений для издательства «Мысль», Грин в переч­не указал на одну из петербургских газет, где была на­печатана «Палатка», но там рассказа не оказалось. До сих пор он не найден».

О городе на Суре А. С. Грин написал и в автобиогра­фии, хранящейся в фондах Пушкинского дома (Институт русской литературы) Академии наук СССР, обнаружен­ной писателем из города Кирова Е. Д. Петряевым.

«В этом же году (1901-м), — сообщал Александр Степано­вич, — я по желанию отца (отчасти и по своему собствен­ному) был сдан в солдаты. Служить мне пришлось в Пен­зе, в 213-м Оровайском резервном батальоне. Службу я возненавидел мгновенно и, достаточно просидев в кар­цере, бежал летом 1902 г., но был пойман в Камышине и отсидел еще месяц. Скоро я познакомился с револю­ционерами. Они устроили мне второй побег зимой 1902 г.» (5).

Кто же были братья Александр и Николай Студенцовы? При встрече Екатерина Ивановна показала их фото­графию, рассказала о жизни и судьбах. Оказалось, что после побега А. С. Грина оба они, уроженцы села Литомгино, сейчас Пензенского района (6), по-прежнему, «ввиду установленной политической неблагонадежности» (7), на­ходились под надзором полиции. С их участием был соз­дан «Союз объединившихся кружков», в который входи­ли учащиеся гимназий, землемерного и реального учи­лищ, фельдшерской школы и духовной семинарии. На его собраниях читались запрещенные брошюры, которые за­тем переправлялись в села губернии.

В начале 1902 года мокшанский уездный исправник доложил губернатору, что бывший студент Харьковского ветеринарного института Н. И. Студенцов в течение двух месяцев жил в деревне Ивановке Царевщинской волости, состоял домашним учителем у земельного начальника 2-го участка барона Н. Н. Штемпеля. Тот вскрыл письмо, адресованное Николаю Ивановичу, и «заподозрил его в неблагонадежности». Барон сразу же рассчитал воль­нодумца и написал донос в жандармерию. 17 апреля Н. И. Студенцов, «обвиняемый в государственном пре­ступлении», был арестован и заключен в тюрьму (8).

В «Ведомости о лицах, состоящих под надзором поли­ции в Пензенской губернии и уездах» за 1903 год, также указан «сын священника села Блохина Пензенского уез­да Николай Иванов Студенцов», «за государственное пре­ступление» подвергнутый «на три года гласному надзо­ру полиции». Интересно, что в списке отмечены: студент Харьковского университета Вячеслав Алексеев Карпин­ский, уроженец Пензы, впоследствии известный партий­ный деятель, видный публицист, Герой Социалистическо­го Труда, а также М. Г. Сивачев, сосланный «за участие в пропаганде среди рабочих» (9). Михаил Гордеевич, поз­же месяцами живший в селе Васильевка Пензенского уез­да, стал тоже литератором, чье творчество привлекало внимание М. Горького и Л. Н. Толстого.

После Пензы Н. И. Студенцов до осени 1911 года на­ходился в ссылке. Оттуда однажды приезжал на родину и, по словам Екатерины Ивановны, ныне тоже покойной, рассказывал, что в Пинеге живет ссыльный Гриневский. Е. И. Студенцова считала, что прототипом Мары из по­вести А. С. Грина «Ксения Турпанова» послужила жена пензенского семинариста К. Надеждинского, тоже отбы­вавшего ссылку в Архангельской губернии.

А. И. Студенцов в конце 1909 года проходил по делу о Пензенской центральной группе учащихся партии со­циалистов-революционеров, которые ставили «целью сво­ей деятельности насильственное, путем вооруженного восстания, изменение установленного в России основны­ми законами образа правления на демократическую рес­публику...». Оно слушалось 19, 20 декабря и закончилось тем, что вступивший в «преступное сообщество» прапор­щик запаса был сослан на поселение. «По вступлении приговора в законную силу,— говорилось в отчете «Пен­зенских губернских ведомостей», — но до обращения оно­го к исполнению настоящий приговор в отношении Алек­сандра Студенцова через министра юстиции представить на усмотрение его Императорского Величества» (10).

Александр Иванович пересмотрел свое отношение к эсеровской организации. 20 июля 1922 года губернская газета «Трудовая правда» напечатала его письмо, в кото­ром он сообщал, что «непрерывно, не выходя из партии, стоял в оппозиции к ее центру, а в 1907 году, когда после двух годичных сидений, снова стал во главе пензенской организации, писал о необходимости реорганизовать раз­битую и разложившуюся партию в духе принципов зем­левольческих и народовольческих обществ...». Обраща­ясь к тем, «кто не вошел в ряды Коммунистической пар­тии, но вполне откачнулся от авантюристской линии по­ведения центра партии с. р. и в настоящее время стал лойяльным гражданином Советской Республики, искрен­не примирившись с нею, работой своей служа на ожив­ление ее», А. И. Студенцов называл имя Н. Г. Чернышев­ского.

Свое выступление в газете он закончил так: «...пола­гаю, что он благословляет нас на работу укрепления мо­лодой Советской Республики».

В сноске к письму Александр Иванович писал: «Аван­тюризм центра блестяще был изобличен и высмеян тог­дашней социал-демократической газетой «Искра»...». Он не указал, что в номере первой марксистской нелегаль­ной газеты за 1 июня 1902 года было указано имя его брата, арестованного в Пензе: «бывш. студент Харьков­ского ветеринарного института Николай Студенцов».

После Великого Октября А. И. Студенцов жил в Инсаре (сейчас Мордовской АССР), выпустил там книги: «На заре освобождения (о значении Н. Г. Чернышев­ского в русской литературе и жизни)», «Чему учат нас детские годы Н. Г. Чернышевского», посвятив памяти «великого писателя и вождя русского общества» первый номер журнала «Хлебозор», который выпускался под его редакторством, как орган Совета крестьянских депута­тов. По воспоминаниям сестры, в пятом номере этого из­дания были напечатаны мемуары о Пензе.

В 1926 и 1928 годах А. И. Студенцов издал в Пензе книги «Саратовское крестьянское восстание 1905 года» и «Н. Г. Чернышевский о самообразовании». Им была подготовлена рукопись «Н. Г. Чернышевский как педа­гог», не увидевшая света. Во время культа личности Сталина он был необоснованно репрессирован, но все его рукописи удалось спасти. Сейчас они хранятся в Центральном государственном архиве литературы и ис­кусства СССР в Москве (11).

А. И. Студенцов, работавший в Пензе дворником детского дома, был арестован 23 января 1937 года и 19 ноября осужден тройкой при УНКВД по Куйбышев­ской области к расстрелу. Его обвинили в том, что он якобы являлся руководителем эсеровской организации, занимался вовлечением в нее новых членов, готовил вооруженное восстание против Советской власти. Одно­временно с ним были арестованы и приговорены к выс­шей мере наказания его братья Николай и Валериан (первый тоже работал дворником, второй заведовал фи­лиалом конторы «Книгосбыт»). Через сталинские лагеря прошла и Н. Н. Грин, которой мы обязаны созданием в Старом Крыму музея писателя.

О. М. САВИН.

 *     *     * 

      Примечания:

1 Грин А. С. Джесси и Моргана. Повесть.Новеллы. Роман. Л., 1966, с. 129-130, 501.

2 ГАПО, ф. 43, оп. 1, д. 54, л. 8.

3 Биографические сведения об А. А. Морозове сообщил автору его сын — Лоллий Алексеевич, живущий в Пензе.

4 Грин А. С. Собр. соч. М., 1965. Т. 6, с. 348; т. 1, с. 461, 432, 431, 460; т. 2, с. 353-355.

5 Петряев Евг. Новое о Грине. — Волга, 1974, № 6, с. 190.

6 Воспоминания об Александре Грине. Л., 1972, с. 475: неточно указано, что «Николай Студенцов был сыном священника из города Пензы».

7 ГАПО, ф. 58, оп. 1, д. 316, л. 1.

8 Там же, ф. 5, оп. 1, д. 7339, л. 196, 199.

9 Там же, д. 7424, л. 45, 40, 41-42.

10 Пензенские губернские ведомости, 1909, 22 декабря.

11 Храбровицкий А. Рукописи А. И. Студенцова. — Пензенская правда, 1963, 18 мая.

 ________________________________________
Источник: Поиски и находки: Из записных книжек краеведов [Сборник]. —
Саратов: Приволж. кн. изд-во (Пенз. отд-ние). Кн. 2. — 1990. — 192 с.: ил. с.  81-89.
________________________________________